Кирилл Подрабинек

 

ВСЁ ТАК ПРОСТО

 

И лишь с высоты креста

Можно понять тебя, небо,

Хлебом насущным у рта.

(Валентин Соколов, з/к)

ЕСТЬ устойчивые ассоциации, подаренные нам двадцатым веком. Достаточно произнести слова Соловки, Колыма, Воркута — и перед мысленным взором предстают Север, морозная пустыня, лагеря, вышки, колючая проволока. Из этого же ряда заполярный город Инта.

 

Маленький посёлок Абезь рядом с Интой. Старое лагерное кладбище. Здесь приполярная тундра приютила и безымянные могилы, и колышки с табличками, и одинокие кресты, смотрящие в северное небо. На одном из них надпись на русском и литовском языках. «Проф. Петербургского (1916-1922), Каунасского (1928-1946) университетов ЛЕВ ПЛАТОНОВИЧ КАРСАВИН».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Лев Платонович Карсавин

 

… 16 ноября 1922 года от пристани на Васильевском острове отплывал знаменитый ныне «философский пароход» с несколькими десятками пассажиров. Цвет тогдашней России отправлялся в вечное изгнание — философы, учёные, писатели… Среди них был и профессор Лев Платонович Карсавин. Лишь ему одному суждено было вернуться на родину и умереть в России.

Если вы на компьютере, в поисковой системе, наберёте «Лев Карсавин», то узнаете много интересного. Вы узнаете, что это был религиозный философ и историк-медиевист (специалист по Средним векам). Поэт и знаток европейской культуры, писавший и издававший философские сочинения и труды по истории.

В 1927 году Карсавин переселяется из Франции в свободную ещё тогда Литву. Быстро выучив язык, он преподаёт в Каунасском университете. Пишет работы на литовском языке, заслужив прозвище «литовского Платона». В 1940 году вместе с университетом переезжает в Вильнюс, временно занимает должность директора Вильнюсского художественного музея.

Но советская власть всё-таки добралась до Карсавина. Он слишком близко от неё жил, как и вся Литва… Он пережил оккупацию Германией. И по её окончании, не чувствуя никакой вины перед Россией, никуда не уехал.

Но если Лев Карсавин не враждовал с советской властью, то советская власть враждовала с Карсавиным. Иначе и быть не могло. Всякого внутренне свободного, мыслящего человека коммунистический режим считал своим врагом. Карсавина арестовали в 1949-и и приговорили к десяти годам лагерей как одного из идеологов евразийства. Так Лев Платонович разделил судьбу миллионов жертв террора.

Это внешняя канва жизни Карсавина. Но есть ведь, как и у всякого человека, внутренняя…

Положа руку на сердце, разве мы помним об этих миллионах загубленных, уничтоженных — именно как о множестве личностей — где каждый со своим характером, болью, надеждой и отчаянием? Не превратились ли они, эти миллионы, для нас просто в бесформенное, собирательное понятие?

Наверное, имя Льва Платоновича Карсавина было бы известно сегодня только узкому кругу специалистов. Знатокам религиозной философии и истории культуры. Постепенно имя погружалось бы в забвение томов старых, мало кем читаемых книг. Если бы не одно но…

В лагере с Карсавиным познакомился молодой человек, такой же зэк, инженер Анатолий Анатольевич Ванеев. Они подружились. Два года встреч, расставаний, бесед, заботы молодого человека об уже немолодом и больном. И заботы старого человека с мощным умом и широким кругозором о своём друге. «Два года в Абези» — так называлась повесть Анатолия Ванеева, посмертно изданная в Париже в 1988 году и сразу ставшая событием.

У истории есть любимый сюжет. Это встреча жизни и философии лицом к лицу. Часто такая встреча совмещается с другим, трагическим сюжетом — рассказом ученика о жизни и гибели учителя. Как это было в древних Афинах, древнем Иерусалиме, в почти современной нам Абези, которая тоже станет когда-нибудь древней. «Федон» Платона, «Евангелие» Иоанна, «Два года в Абези» Ванеева очень разные по стилю книги. Но есть в них несомненно общее — они написаны с великой любовью ученика к учителю.

Не только литературное мастерство возвышает повесть Ванеева над множеством лагерных воспоминаний. Не только художественные и философские обобщения документального сюжета и точное воссоздание лагерной жизни. Но в первую очередь интонация. Интонация пишущего не собственные испытания, а о крестном пути дорогого ему человека. И вызволяющая их небытия образ учителя.

Умер Лев Платонович Карсавин летом 1952 года. За день до смерти Карсавин сказал Ванееву: «Всю жизнь я ходил около истины. А теперь всё так просто». Достойный итог.

 

Статья была напечатана в газете «Новости недели» 6 июля 2012 года № 47 (2051)

E-MAIL: EKWEEK.RU

Документы НКВД